Русская Голгофа

Сестры милосердия

С началом войны в Царском селе было открыто несколько лазаретов, как на базе существующих медучреждений, так и вновь устроенные. По крайней мере, в трех из них сёстрами милосердия служили Императрица и ее дочери. царевны с цесаревич августейшие особыЮные, прекрасные, известные всей России, благодаря многотиражным художественным фотографиям, они были воплощением благополучия. Воздушные платья, изящные головки, сияющие глаза. Глядя на портреты дочерей Николая II, можно было подумать: вот судьба, в которой нет ни тени, ни облачка. Даже детали интерьера свидетельствовали о жизни устроенной, радостной и согретой любовью. Изящные вазы с цветами по сезону, оттеняющими красоту и индивидуальность каждой из сестер, “вершина домашнего искусства” — ажурные салфетки и вышивки, книги в тяжелых переплетах, забавные мопсы на коленях. Будущее царских детей казалось обозримым и таким же безмятежным, как настоящее. Однако август 1914-го перевернет все. В их жизни не будет ни балов, ни светских раутов. За три года войны они пройдут такую школу, что, когда в 1917-м в одночасье обрушится все, и слишком ненадежными окажутся в России такие вещи, как воинский и гражданский долг, присяга, их родители найдут в своих дочерях самых верных и мужественных спутниц в испытаниях.

… Белые стены, выкрашенные масляной краской, желтоватые квадратики плитки на полу, привычный холодок операционной. Склонившаяся над раненым женщина. Сутуловатая, крупной конституции, с сильными и отнюдь не женственными руками. На голове — белая шапочка с красным крестом, напоминающая острым конусом шлем воина. Через марлевую повязку резковато и властно доносятся отрывистые слова: “Пинцет…Тампон…Йодин”. Здесь только она — полновластная хозяйка, она отвечает за все. Княжна Гедройц. Главный врач дворцового лазарета в Царском Селе. Внимательно следя за ее движениями, повинуясь каждому ее слову и образуя с ней единое целое, ассистируют: государыня Александра Федоровна и две старшие великие княжны — Ольга и Татьяна Романовы. Им нельзя отвлечься ни на секунду, замешкаться или допустить неловкость. Обстановка здесь не светская, и больше всего они боятся не оправдать доверие, оказаться бесполезными там, куда были допущены строгим и довольно скептически настроенным хирургом. Условия оговорены заранее: беспрекословное послушание, соблюдение внутреннего режима и неопустительное посещение лекций и практических занятий по хирургии и послеоперационной реабилитации. Здесь нет работы “особой”, для лиц “их положения”, и государыне приходится время от времени подхватывать и уносить ампутированные конечности, обломки гнилых костей, окровавленные осколки от шрапнели. Каплями крови, гноем, мокротой забрызганы рукава и фартуки. Одна — две операции в день, и все тяжелые, не считая перевязок. Обычная брезгливость “задушена” еще в первые дни. Они давно не обращают внимание на тяжелый запах и ни единым движением не выдают испуга при виде страшных ран. Офицеры и солдаты встречают спокойный и участливый взгляд. Некоторые лишь спустя продолжительное время угадывают в знакомых чертах лица царицы и княжен. — “Как, почему они здесь?” — Мягкое ободряющее пожатие руки, и все это становится уже неважно, рядом с ними настоящие сестры милосердия, умелые, расторопные и искренне желающие помочь. После перевязок княжны направляются “к своим”, в те палаты, где лежат их постоянные подопечные. Вечером их ждут занятия с Верой Игнатьевной Гедройц, а утром надо еще успеть заехать к “Знамению”**, помолиться, поставить свечи за тяжелых больных. Только к ночи им удается передохнуть, собраться с мыслями, и тогда впечатления минувшего дня ложатся строками в дневниковые тетради.

Selo_05

Из дневника Татьяны Николаевны. 13 сентября 1914 г. “…Сегодня была на двух операциях, моего вчерашнего Гирсенока, ему разрезали ногу и вынимали куски раздробленной кости, и потом Ольгиному Огурцову из кисти правой руки то же самое. Потом сидели в 3-й палате. Заходили к остальным.”  26 сентября “Утром был урок. В 9.45 приехал Папа душка, жив, здоров и весел. Слава Богу!…Перевязывала: Константинов 111-го Донского полка, Скутин 109-го Волжского, Бобылкин 286-го Кирсановского. Потом приехала Мамá и перевязывала офицеров. Была на перевязках Маламы, Эллиса и Побаевского. У него, бедного, все еще рука болит. Сидели у наших.”

Из дневника Ольги Николаевны. 6 октября “Знамение”, перевязка. У меня Микертумов 16-го гренадерского Мингрельского полка, ранен в руку. Гайнулин — 4-го стрелкового Кавказского полка, тоже в руку. Лютенко 202-го Гурийского полка, резали грудь. Кусок кости вынули под хлороформом. Татьяниному Арутинову 1-го стрелкового Кавказского полка, вынули из щеки-шеи шрапнель, вышедшую через левый глаз…”

Обеим княжнам нет и 20-ти. И так изо дня — в день на протяжении трех лет. Имена новоприбывших, описание ранений, записи об операциях и о перевязках. То, на что невольно обращаешь внимание прежде всего, это — присущее обеим чувство ответственности за каждого солдата и офицера, доверенного им врачами. Предметом личных дневников, то есть, делом личным, становятся данные о температуре пациентов, об изменении их самочувствия, о первых признаках улучшения и, наконец, о выздоровлении и выписке. А какое количество имен! Иедигаров, Малама, Карангозов, Гординский, Кобылин и Гуманюк, Емельянов, Цапунов, Вартанов, Малыгин, Таубе, Мейер, Иванов, Силаев и Шах-Багов…Десятки, сотни…И для каждого находится доброе слово. Уже после возвращения офицеров на фронт, известий о них в царской семье ждали так же, как и о родственниках, мобилизованных в годы Первой Мировой. И такая искренняя забота о раненых была оценена по достоинству. Обычно сдержанная на похвалы княжна Гедройц, не выносившая поверхностного участия и скрытого самолюбования у медперсонала, по прошествии нескольких месяцев, призналась Александре Федоровне, что не ожидала встретить с их стороны такой добросовестности и благодарила за это. Похвала со стороны строгой Веры Игнатьевны заставила всех троих быть еще внимательнее, чем обычно.

BC83AD23C538-38“Это ведь не забава”, — писала государыня мужу на фронт, — “Мы теперь вдвойне чувствуем всю ответственность всего этого и испытываем потребность дать все, что только можно, всем бедным раненым.” Внешним результатом работы стало то, что, выдержав экзамены, Александра Федоровна с дочерьми, получили красные кресты и аттестаты на звание сестры милосердия. Но самое важное было сокрыто от посторонних глаз. Работа научила их бережному обращению с больными, позволила приобрести практические навыки, послужила уроком самодисциплины. Все это приобретет особенное значение в годы революции. В период ссылки в Сибирь, когда Николая Александровича переведут из Тобольска в Екатеринбург и Александре Федоровне придется сделать мучительный выбор между долгом жены и обязанностями матери, она сможет оставить сына на попечении старших сестер и следовать за мужем, будучи уверена в том, что в случае необходимости, Ольга и Татьяна сделают все необходимое для Алексея.

27 октября (9 ноября) 1914 г. Из дневника Татьяны Николаевны: «Утром был урок. Поехала в пещерную полковую церковь за Мама, Ольгой и Аней. Оттуда поехали в наш лазарет. Обошли всех, надели халаты и пошли в Большой лазарет. Маламу как раз встретили на подъезде. Ужас как ему обрадовалась. Были три операции. Вынимали шрапнель из сустава правой руки, другому ковыряли в пястье, и третьему из наджопницы вынимали осколки шрапнели около крестца. На минуту только зашли в Маленький, чтобы проститься с нашими. Опять Маламу видела секунду. Завтракали и обедали с Мама. В 1.30 мы две и Мама поехали в Петроград к дяде Георгию в лазарет. Сидели у больного дяди Сергея, потом в Дворцовый лазарет Константиновского училища. Вернулись к 5 часам. Были уроки. После обеда говорила по телефону с Гогоберидзе, Карангозовым и Рудневым».

Из дневника Ольги Николаевны: «Были на половине Обедни внизу. С нашими мало были. В Большом дворце 3 операции — из правой руки сустава вынули шрапнель, расковыряли в правой руке пястье, и из наджопницы вынули 2 куска большой шрапнели и кости с вишню у самого крестца. Зашли к нашим проститься. В 1 час 20 минут мы 2 с Мама поехали в город к дяде Георгию в лазарет. Сидели у больного дяди Сергея. Оттуда в Дворцовый лазарет и Константиновское училище. В 5 часов 5 минут вернулись. Говорили по телефону с Карангозовым, Рудневым 1-го стрелкового полка и Гогоберидзе. Очень веселые. Около 11 часов спать. Была телеграмма от Папа. Помоги, Боже. 2 тепла».

Из письма Александры Феодоровны: «…О, эта ужасная война! Подчас нет более сил слышать о ней; мысли о чужих страданиях, о массе пролитой крови терзают душу, и лишь вера, надежда и упование на Божие безграничное милосердие и справедливость являются единственной поддержкой… Весь мир несет потери. Так должно же что-нибудь хорошее выйти из этого всего, и не напрасно же все они должны были пролить свою кровь! Трудно постигнуть смысл жизни – «так и надо, потерпи» — вот все, что можно сказать…. Нехорошо поддаваться настроению, но подчас бремя становится тяжким. Оно нависло над всей страной, а Тебе приходится нести на своих плечах львиную долю его. Так хотелось бы облегчить Твои тяготы, помочь нести их — разгладить Твое чело, прижаться к Тебе! …благослови Тебя, Боже.»

273125430Обязанности младших состояли в том, чтобы развлекать раненых солдат, читать им вслух, играть в карты, устраивать балы, где выздоравливающие могли немного развлечься. Анастасия, бывало, приводила с собой собачку Швибсика, и та отплясывала на задних лапках, вызывая неизменный смех. Мария предпочитала сидеть у изголовья раненых солдат и расспрашивать об их семьях, детях, она знала по именам практически всех, кто состоял у неё на попечении.

Мария писала отцу: «…Концерт в нашем госпитале прошёл с большим успехом. Де ла Зари был очень мил, и рассказал множество забавных историй. Дама, одетая в сарафан, танцевала русскую (она очень волновалась при этом). Мой Деменков был просто душкой и представил нам всех актёров. Маленький Швибсик только что устроил «губернатора» на мамин ковер, и теперь Анастасия пытается ему объяснить, как следует себя вести…». Каждый выписывающийся получал из их рук маленький подарок, многие из солдат, прошедшие через Мариинский госпиталь, тепло вспоминали об этом времени. И. Степанов вспоминал, что в отсутствие Великих Княжен раненые офицеры часто обсуждали между собой их будущее. В частности, предполагалось, что четыре Великие Княжны выйдут замуж за четырёх балканских принцев — сербского, болгарского, румынского и греческого, чем навсегда будет решён балканский вопрос.

Просмотры (3042)

Комментирование запрещено